По этому поводу можно высказать следующие мысли.

С одной стороны, эта тема является важнейшей буквально для каждого гражданина нашей страны. Ведь она влечет за собой задачу, чтобы любой казахстанец ясно представлял себе, в какой системе общественно-политических координат он находится и к чему ведёт его окружающая действительность.

С другой — эксперты не раскрывают тему ОД должным образом, чтобы его обсуждение превратилось в важнейшую часть нашего с вами миропонимания и стало в общих чертах достоянием многих граждан нашей страны. Хотя именно из темы Общественного договора проистекает настоящее видение того, достаточные ли меры принимают сегодня президент и правящие группы, чтобы изменить жизнь наших граждан к лучшему. Являются ли эти меры полноценными реформами и где основные критерии их полноценности или наоборот — поверхностности?

Постараюсь восполнить данный пробел, попытавшись некоторые излишние сложности этой темы изложить как можно более доступно, поскольку в этом и заключается одна из главных задач Просвещения.

Темой общественного договора я занялся еще пребывая на студенческой скамье и этому во многом способствовала эпоха перемен, развернувшаяся на всем пространстве СССР к концу 80-х – началу 90-х годов прошлого века.

Следует сказать, что в то время тема ОД была достоянием небольшого круга специалистов потому, что советская идеология полагала, что общественный договор не присущ социалистическому обществу. Считалось, что это феномен классового общества, а СССР к тому времени являлся «общенародным государством», согласно идеологии, начавшей формулироваться вместе с советской конституцией 1977 года. До этого все конституции носили исключительно классовый характер, поскольку провозглашали то власть «пролетариата и крестьянства» (1918), то «власть трудящихся города и деревни» (1936). Вопрос общественного договора считался присущим буржуазным обществам, которые априори несправедливы в силу их капиталистического способа производства.

К началу 90-х годов стало ясно, что в Советском Союзе несправедливость политического строя реализовалась своим собственным образом. Стало очевидным, что «общенародность» власти в СССР является исключительно идеологической фикцией. На деле в стране сформировался особый тип тоталитарного государственного капитализма, в котором вся власть и блага страны были сосредоточены в руках узкого корпоративного правления в лице Политбюро ЦК КПСС. Это стало результатом циклопически разросшегося влияния партийно-советско-хозяйственной бюрократии и абсолютно политически бесконтрольного, крайне репрессивного силового блока. Эта система управления сумела осуществить тотальное отчуждение человека от политических свобод и средств производства, что и привело государство к глубокому кризису.

Конечно, основным трендом постсоветских преобразований в тот период был переход к капитализму, эвфемизмом которого стало понятие «рыночные отношения». В целом, это осуществлялось в рамках представления марксизма-ленинизма эпохи НЭПа о том, что один «способ производства» проиграл другому. Особенный упор делался на неконкурентоспособность СССР в области потребления, на низкий уровень государственного сервиса, которые были возведены, в целом, в проблему социалистического стиля управления и отсутствия конкуренции как таковой во всех сферах общественной жизни.

Не стоит думать, что в тот период люди не представляли себе всех «прелестей» капиталистического строя. Для общества, которое ещё вчера было марксистским, это выглядит как абсолютный нонсенс. Пафос той эпохи строился прежде всего на процессе детоталитаризации сознания и, как следствие, политики и общественной жизни в сторону демократических и гражданских свобод. Тогда именно это было главным императивом. «Рыночные отношения» стереотипно рассматривались в первое время как «прививка», способная излечить болезни общества того периода — прежде всего неэффективность общественно-экономических институтов.

Последующие изменения по своему масштабу преобразований трудно сравнить с «прививкой», поскольку они коснулись буквально всех сфер жизни государств постсоветского пространства. И сегодня известно, что они привели к возникновению столь разных, но во многом подобных друг другу государств, и это произошло за счёт формирования у новых наций референтного сознания.

Как к современной ситуации привели складывающиеся тогда формы и типы сознания, мы поговорим в другой раз. Статья об этом уже готовится, сейчас же вернемся к тому, что тогда вопросы поиска новых моделей развития неизбежно приводили к теме Общественного договора.

В период своей работы на госслужбе я написал ряд докладов для руководства страны, который сформировал общий цикл под названием «Власть и Общество». Сегодня по ним интересно проследить то, как постепенно разрушался общественный договор в стране, ширился разрыв между властью предержащей и народом, постепенно превращаясь в пропасть.

Позднее, в одном из своих интервью я заявил, что Общественный договор между властью и народом в Казахстане является односторонне разорванным. Многие отечественные эксперты и политики выразили полное согласие с этим тезисом. Но наблюдение за общественной мыслью показало, что глубину и трагичность этого заявления не совсем осознают широкие круги населения, и, что хуже, — этого не желают понимать и на Левом берегу в Нур-Султане.

Результатом является одно из самых главных политических разногласий текущего периода между властью и обществом. Оно выражено в непризнании народом того, что в эти дни осуществляет власть под видом реформ, считая реформы «по-токаевски» исключительно косметическими мерами. Эти меры никак не наполнены реформаторской сущностью, не потому что не переворачивают весь существующий политический уклад с ног на голову, а потому что не видят сути, главных смысловых маршрутов того типа реформ, которые востребованы сегодня.

Не совсем согласен с оценками некоторых персон, что власти всё видят, всё понимают и проводят осмысленную политику по тому, чтобы реформы не были осуществлены. Это не совсем так. Негативная селекция, которая из года в год формировала нашу квази-элиту давно работает в таком ключе — важно выдать публике прекрасно подготовленные и грамотно сформулированные декларации в виде различных программ «ста или полста шагов», пятилеток до какого-нибудь года или эффектно написанного послания. При этом отнюдь не ставится задача превратить эти декларации в реальность, а тем более впоследствии отчитаться по ним перед лицом нации. Это касается не только официальных программ, но и таких чудовищно затратных дел как ЭКСПО-2017, которые оказались исключительно дорогими для народа имиджевыми программами, так и оставшимися на уровне деклараций.

Если бы Власти действительно видели те смысловые маршруты и их сложившуюся в последнее время крайнюю необходимость, они смогли бы разглядеть и версии реальных смысловых реформ, не доводя исторический процесс до социальной катастрофы. Просто потому, что это — единственный маршрут здравомыслия и он исходит из исторической логики. А как известно, в ходе истории проигрывают именно те, кто действует ей вопреки.

Сегодня именно расторжение Общественного договора являет собой главный смысл, вокруг которого должен структурироваться любой реформаторский путь. Постараюсь выразить максимально доступно, почему это так. Именно этот акт разрыва сделал невозможным любой консервативный маршрут развития в стране. Консерватизму пришёл идейный конец, осталась только махровая реакция, роль которой открыто сведена к торможению прогресса того, что мы называем общенациональной «идеей Казахстан».

Народ – единственный источник власти

Без азов не обойтись. Теория Общественного договора представляет собой одно из старейших политико-правовых учений, основу которого заложили еще в Эпоху Просвещения такие философы как Томас Гоббс, Джон Локк и Жан-Жак Руссо. Последний, собственно, считается автором выражения «Contrat social». Это, собственно, и является названием его magnum opus.

Учение об ОД восходит к античности, как и в общем теория государства. К примеру, во второй книге «Государство» Платона, написанной в форме диалогов, его брат Главкон приходит к ключевому умозаключению, что происхождение «справедливых» законов заключено в наличии некоего договора, который позволил бы «избегать конфликтных ситуаций» в политике государства. Государство при этом не должно представлять собой только реализацию государем своего «божественного предназначения». Демокрит полагал, что основой общественных отношений провозглашается правовая база законов, призванных не только ограничить членов общества в поступках, но и вовлечь в процесс создания общих правил как можно большее количество людей.

Идеи общественного договора получили свое развитие и в Средние века. Так, в книге «Сиясат наме» Низам аль-Молька повсеместно говорится о дуальной основе госуправления в виде «государственной справедливости» или «права на восстание», а также о том, что причиной социальной смуты в государстве является несправедливое правление и пренебрежение государем своих прямых обязанностей перед народом.

В Китае эпохи Тан (VII–X вв.) была создана система государственных экзаменов для простолюдинов, стремящихся поступить на государственную службу. Это — первый известный случай в истории создания практики социальных лифтов.

Англичане считают, что Magna Carta Libertatum (Великая хартия вольностей) представляет собой один из старейших примеров социального контракта в истории. Учитывая то, что некоторые её положения до сих пор входят в некодифицированную британскую конституцию, с этим можно согласиться. Magna Carta не только определила в ту эпоху свод правил политической жизни английского общества, но и сыграла впоследствии, в период Английской буржуазной революции, роль символа политической свободы в борьбе против королевского деспотизма.

Однако, главный смысл ОД, структурирующий взаимоотношения в современных обществах, вышел на арену вместе с Конституциями США 1787 г. и Франции 1791 г. В них «народ» и «нация» определены в качестве единственного источника власти. Преамбула к американской Конституции провозглашает известное всем “We the People…”, а французская утверждает, что «единая, нераздельная, неотчуждаемая и неотъемлемая» власть принадлежит нации, и все иные виды власти делегируются нацией.

Так, человечеством был сформулирован один из ключевых смыслов Общественного договора — то, что единственным источником власти является народ. Таким же образом единственный источник власти сформулирован и в нынешней Конституции Казахстана в Статье 3, п.1.

В истории человечества произошла фундаментальная смена парадигмы происхождения власти. Во времена древности верховный правитель часто являлся богом по официальной традиции. Такими монархами были древнеегипетские фараоны, являвшиеся сынами Гора, китайские императоры, считавшиеся Сынами Неба. В Юго-Восточной Азии существовала концепция дэвараджа, настаивающая на божественности сущности царей. В Древнем Риме, начиная с Октавиана Августа, императоры должны были почитаться равными олимпийским богам.

В Средние века на смену культа обожествления монархов пришла концепция «богоизбранности» царей, которая в дальнейшем складывалась не просто как система взглядов, а ни больше, ни меньше, как правовой статус монарших фамилий, юридическое обоснование их правления. К наиболее классическим можно отнести понятие «Божественного права королей» в Англии и «Великого ярлыка Тенгри», выданного Вечным Синим Небом Чингисхану и его потомкам.

Однако формулирование народа, нации в качестве источника власти представляет собой одну из самых значительных вех в истории государства. Соответственно, утеря этой ценности у целых наций в современном мире может вполне полноценно считаться выпадением из общечеловеческой цивилизации и его основной канвы исторического развития.

Принципы делегирования

Здесь мы не касаемся идеологий, отрицающих государство в качестве необходимого института самоорганизации человека. Понятное дело, в мире существует масса учений, не считающих объединение людей в государства обязательным. Это — анархисты и минархисты, сторонники «общинного социализма» и, в конце концов, классические коммунисты. Примем в качестве данности то, что на сегодняшний день именно национальные государства являются не только основной единицей мировой геополитики, но и представляют собой систему ценностного самовыражения подавляющего большинства народов Земли.

Любой критически настроенный человек может заявить, что в истории человечества, несмотря на декларации, в реальности власть народу никогда не принадлежала.  Она всегда сосредотачивалась в руках тех, кого, отбрасывая классовую теорию, принято называть «элитами». И будет, несомненно, прав, поскольку это является неизбежным признаком такого института как государство. Именно по этой причине (старшее поколение помнит и прекрасно изучило этот вопрос) коммунисты утверждали, что реальная социальная справедливость будет достигнута лишь тогда, когда человечество сможет упразднить из своей истории такой институт как государство, основной характеристикой которого является согласно М. Веберу монополия на легитимное насилие. Кстати, не только внутри, но и, как подтверждает история, вовне.

Однако, способы получения власти теми или иными элитами являются разными. Хотя, в сущности, их два — узурпация и делегирование. Это — две основные современные формы отчуждения власти у народа. С первым, я думаю, всё более или менее ясно. Что представляет собой второе?

Отчуждение или, как принято в политологии права, алиенация — это и есть система взаимоотношений в обществе, на основе которых происходит добровольное делегирование власти от народа к отдельным его представителям. Признание этого процесса справедливым, собственно, и представляет собой то, что мы называем Общественным договором.

Первоначально понятие алиенации имело исключительно негативную окраску, поскольку речь шла о превращении народа из субъекта в объект воздействия. Однако с развитием институтов представительной демократии алиенацию из состояния принуждения удалось перевести в договорный режим, в стадию социального контракта. Мы не берем здесь полное философское содержание преставления об отчуждении, а рассмотрим лишь его политологические смыслы. Просто поскольку общая философская платформа неизбежно приведёт нас к вопросам кризиса капитализма как человеческой формации в целом, и этот диспут просто уведёт нас в сторону от реалий, в которых мы живём в настоящий момент.

Где в нашей жизни можно рассмотреть реализацию этой системы делегирования? Прежде всего в избирательной системе. Первым признаком того, является ли система делегирования во власть в стране справедливой или нет, является отношение и восприятие народом существующей избирательной системы. Поскольку именно посредством её люди приходят во власть и получают в руки право распоряжения нашим настоящим и будущим.

Это — главная ценность любого нациестроительства, от России до Соединенных Штатов, — действительно ли вы открыто и справедливо делегировали людей во власть и передали им право управлять своим настоящим и будущим? Что произошло в результате той или иной избирательной кампании — справедливое делегирование или узурпация? Это — на сегодняшний день один из важнейших вопросов, которые задают себе различные нации и государства во всем мире — от Мьянмы до Беларуси, и делается это практически в едином ценностном ключе. Это уже почерк человеческой цивилизации сегодняшнего дня.

Следует заметить, что избирательная система оценивается не только чистотой, прозрачностью и справедливостью выборов, но и списком тех ключевых должностей, которые подлежат выбору населения. Неизбранная, назначаемая высокая чиновническая должность априори содержит в себе определенный вес несправедливости процесса делегирования, а в случае отсутствия её отчетности перед народом как носителем власти, наполняется и узурпационным содержанием. Ситуация становится катастрофической, когда неизбираемые должности ещё и выпадают из единой с народом системы этических и нравственных ценностей.

В такой ситуации чем уже список выбираемых должностей, тем больше историческая ответственность на тех, кого избрали. По этой причине за все, что происходит в стране, от поступков мелкого клерка до эффективности крупного кластера, — практически полную историческую ответственность несут на себе персонально лидеры авторитарных и тоталитарных режимов.

Естественно, одним из самых ключевых параметров справедливой избирательной системы является и то, есть ли равные права у граждан в возможностях не только избирать, но и быть избранным? Если между гражданином и таким классическим выборным институтом как парламент создаются механизмы фильтрации в виде обязательного членства не просто в партии, но и в одобренной партии, то это говорит лишь об одном — о намеренной узурпации статуса источника власти от огромной группы народа.

На основании вышесказанного можно сделать вывод, что любая настоящая реформа или модернизация невозможны без приведения системы делегирования в цивилизованный вид, без придания избирательной системе страны справедливого восприятия её народом. Это — стартовая позиция реформ любого общества, а не конечная. Если хотите — начало всех начал.

Нежелание признавать это и недеяние в этом направлении может означать лишь одно: «элитами» преследуется единственная цель — сохранение в нашем социальном контракте отношений узурпации, а не справедливого делегирования. А это — главный вопрос, без которого остальные преобразования представляют собой лишь декорационный фон изменений, но не более. И они тем более не тянут на понятие реформы как таковой. Потому что базовым, фундаментальным социально-политическим вопросом является не то, что осуществляет тот или иной руководитель, а прежде всего то, по какому праву он это делает — и этот вопрос всегда будет оставаться первичным, пока в стране нет избирательной системы, отвечающей сегодняшним представлениям народа о справедливости.

«Справедливо» или «по закону» — есть ли разница?

Ответ на этот вопрос лежит в плоскости понимания того, чем отличаются между собой естественное и позитивное право.

Позитивным правом является тот свод законов, который существует сегодня в том или ином государстве, и которому должны подчиняться граждане этой страны. Естественное право является более сложным философским понятием. Оно отражает то, что любой представитель человеческого рода обладает рядом неотъемлемых прав, представлений о справедливости, разумности и нравственности, которые, собственно, и формируют из него человека. В определенной степени естественное право представляется общечеловеческим, но может отличаться у разных народов, даже если их законодательства являются одинаковыми.

Считается, что при осуществлении законотворческой деятельности представители народа должны прежде всего руководствоваться представлениями о воззрениях своего народа именно на естественное право. Оно обязано быть основным ориентиром при поиске справедливых решений — это сохраняет нравственное начало нации.

Очевидно, что именно на этом различии двух областей права строятся два дуализма в теории Общественного договора.

Первый из них состоит в антитезе — «Общественный договор» либо «Право на восстание». Содержание этой антитезы, по-моему, очевидно: у любой власти есть два маршрута — либо создание в стране Общественного договора, отвечающего представлениям народа о естественном праве, либо народ признает то, что данная «элита» не справилась с этой задачей, и тогда начинает работать его право на возврат себе власти, а затем её переделегировать. Односторонний разрыв ОД может говорить о том, что власть стоит на открытых экстремистских позициях по отношению к своему народу и намеренно ставит его на грань права на восстание.

О праве на восстание я часто писал в предыдущих публикациях, отмечу только, согласно конституциям некоторых стран, оно является не только правом, но и вменена в обязанность народу — реализовать его в случае тирании.

История говорит, что возврат мандата на правление может быть осуществлён тремя основными способами — революцией, реформами и свержением правящей элиты извне, после утери ею полной национальной идентичности. Таким образом вопрос оттачивания идентичности чаще всего стоит не перед народом (который и является её историческим носителем), а скорее перед элитами, которые в определённый момент эту национальную идентичность по каким-то причинам потеряли.

Вопрос обрушения общественного договора всегда приводил к серьёзным кризисным явлениям и, как следствие, к существенному геополитическому ослаблению государства. Что в свою очередь могло привести к его полному падению под внешними ударами. А уж инструментов внешней смены элиты много — смещение династий, экспорт революции, утеря независимости и прочая.

В античные времена право на восстание (jus resistendi) именовалось как «тираноубийство». В ту эпоху, как и в Средневековье, представления о власти сводилось к личности монарха и его соответствия представлениям его народа о естественном праве.

Основным явлением, подтверждающим, что обратной стороной разрушения ОД является реализация права на восстание, стали многочисленные революционные движения, в особенности начала ХХ века, которые привели к переучреждениям государств. А следовательно, к витку заключения новых общественных договоров по миру — от гибели российской монархии до возникновения Турецкой республики.

Послевоенный период ХХ века характеризуется ещё одной волной переучреждения государств из-за массового крушения колониальных империй, освобождения стран Азии и Африки. Освободившиеся страны стали на путь поиска своих моделей справедливого государства и собственных представлений о легитимности той или иной политической системы. Это происходило в условиях «холодной войны», когда выбор пост-колониальных стран стоял между двумя системами — социалистической и капиталистической. Те, что исходя из убеждений или практического опыта, не выбирали ни тот, ни другой, сформировались в мировое движение Неприсоединения или Третий мир.

Конец ХХ века привнес в теорию ОД новое явление — переучреждение государств социалистического лагеря и теорию «конца истории» Фукуямы. Первое характеризовалось тем, что третий мир наблюдал за тем, как постсоветские страны осуществляют переход «от одной крупной общественно-экономической формации к другой». Второе провозглашало то, что существует единственный рецепт справедливого государства и ОД, основанных на либерально-демократических ценностях, справедливо одержавших победу над всеми остальными типами государств. Оба восприятия оказались неверными.

XXI век продемонстрировал в полной мере, что никакой специфики постсоветских стран нет, а они прошли такой же типичный путь пост-колониальных обществ, осуществляемый на основе первоначального накопления капитала в условиях «дикого капитализма», переформатирования элит, компрадорского характера буржуазии, основанного на ее альянсе с мировыми транснациональными корпорациями. Постсоветский феномен не создал новых моделей общественного договора, а сам регион перешел в стадию пересмотров социальных контрактов, возникших во время крушения СССР.

Именно об этом нам ежедневно сообщают в новостях, что на огромном постсоветском пространстве происходят схожие процессы, и их нельзя охарактеризовать простой сменой элит. Мы можем наблюдать тотальное недовольство тем, как повели себя элиты, которым делегировали право на строительство справедливого общества народы бывшего СССР.

Не подтвердилось и понимание Фукуямы о том, что найдена единственная справедливая модель государственного устройства, основанная на представительной демократии и на либерально-демократических ценностях. Уже в следующих десятилетиях мировую систему охватил кризис именно политического характера, поскольку новый миропорядок так и не смог ответить на общечеловеческие представления о естественной справедливости. Более того, кризис либеральных доктрин позволил паразитировать откровенно диктаторским режимам, которые использовали его в том, чтобы еще больше закабалить свои нации.

Второй дуализм Общественного договора

У общественного договора существует формализованная сторона, которая отражена в позитивном праве, которое в свою очередь закрепляется в Конституции. Так же мы можем видеть, что существует и неформализованная сторона, базирующаяся на естественном праве. Помимо представлений о нравственности и справедливости, исторически сложившихся у нашего народа, она позволяет увидеть те задачи, которые выполняет тот или иной свод законов в данный исторический период. Неформализованная сторона даёт возможность увидеть любую правовую систему как бы со стороны, с точки зрения её общеисторической и цивилизационной ценности.

Эксперты в области философии права сходятся во мнении, что конституции большинства постсоветских стран были призваны на первом этапе осуществить первоначальное накопление капитала, а на текущем — законсервировать его результаты. Таким образом, имея дело с нашей сегодняшней конституцией и её нормами, мы должны чётко представлять себе основной источник тех норм, которые в неё закладывались, те принципы, по которым осуществляется и продолжает осуществляться отчуждение всех видов власти у нашего народа.

Процессам отчуждения должен обязательно сопутствовать процесс правовой деалиенации. То есть частичного возврата власти её источнику в виде прав и свобод.

В первую очередь это — ограничение вмешательства государства в различные аспекты жизни людей. Сегодня мы видим, что в нашем обществе происходит абсолютно противоположное. Взгляды мыслителей Франкфуртской школы еще в 60-е годы утверждавших, что тоталитаризм — это практика стирания грани между приватным и публичным существованием, и не подозревали, в какой тоталитаризм может вести за собой общество без общественного договора, в руки которого, плюс ко всему, попадает весь современный арсенал кибертехнологий.

Деалиенация невозможна без роста активности граждан в политической и общественной жизни, поскольку умение делегировать — это не только уметь грамотно передать власть чиновничеству, это еще и умение делегировать тем, кто отражает и альтернативную позицию нынешней системе отчуждения. Иными словами, выдвигать из своих рядов лидеров не только власти, но и оппозиции. Сегодня эта гражданская функция явно атрофирована в силу множества причин. Неумение делегировать никого никуда — это уж явно выглядит как самоубийственный путь.

Самым интересным в исследовании правовой алиенации является то, что расширение отчуждения у граждан приводит не только правовой нигилизм и аномия, но и создается атмосфера «практического неисполнения закона», когда на разных уровнях общества формируется отрицание исполнения законодательных норм. Тем более не может быть и речи о добровольной поддержке законодательных норм. Отрицание всего, bellum omnium contra omnes, которая часто приписывается нигилизму социальных сетей, на деле является одним из признаков того, что общественный договор в стране фактически не существует, и граждане в своих поисках справедливости предоставлены каждый самому себе. Но более важным является то, что проведение в жизнь любой нормы государство вынуждено осуществлять исключительно репрессивным способом, который очень быстро превращается в общий стиль управления. А в конце силовые органы полностью начинают заменять собой исполнительную власть.

Мы уже совершенно ясно понимаем, в чью пользу сработал тот тип социального контракта, который сформировался в Казахстане в годы независимости и просуществовал без малого 30 лет. Определённо такая ситуация приведёт к тому, что общественный договор в нашей стране наиболее вероятно будет изменён извне, только по той причине, что этого не может сделать ни носитель суверенитета самостоятельно, ни те, в чьих руках формальная власть И сегодня гражданская активность выглядит таким образом, что такой сценарий становится наиболее неизбежным.

Современные мировые процессы свидетельствуют о том, что в течение всей истории теория Общественного договора из области философских воззрений в последние годы перешла в плоскость практических решений. Это стало возможным только благодаря расширению участия граждан в представительных органах, революциям и национально-освободительным движениям, приведшим к свержению некоторых колониальных режимов. Можно ли добиться этого в наших условиях, когда вместо того, чтобы восстановить делегирование власти от народа народным избранникам, в стране продолжают плодиться параллельные институты, не отягощенные никакими полномочиями типа общественных советов, НСОДов, межпартийных советов и прочих симулякров ОД? Даже средневековому Низам аль-Мольку, которого считают своеобразным Макиавелли Востока, было ясно, что государь не имеет права будучи «беспечным к своему делу и народу» передавать свои обязанности кому-либо. То есть этого не позволялось даже «богоизбранным» — почему позволено каким-то бюрократам?

Характер тех изменений, который происходит между властью и обществом, представляет собой массу инициатив и мер, которые не просто не говорят о развитии и прогрессе в нашем обществе. Они скорее свидетельствуют о глубокой стагнации не политической, а нормальной, обыкновенной жизни гражданина страны и его взаимоотношений с государством, которые в результате кризиса становится всё более и более враждебными из-за того способа принятия решений, который сложился в нём за многие годы.  Не случайно одним из массовых явлений такого управления является тотальный кризис института семьи, её материального благополучия и социального самочувствия. Экономику подавляющего числа семей, вопреки стереотипу, разрушила не пандемия, а именно существующее состояние управления и общественных отношений в стране.

Так что следующая историческая «идея Казахстан» просто не в силах выжить в прежних условиях. Спрос же на новые представляется сегодня запредельным. Кто же сможет ответить на этот вызов?